|
|
Продолжение повести: Уникум, мечтавший о Безработице Часть 2-b, 3-е издание, иллюстрированное (v3-3) \ к живой книге 3 изд.\ |
|
|
ОГЛАВЛЕНИЕ Часть 1 1.
Вступление. Часть 2 5.
Тайна. 6.
Опора
души. 6.1. Корни "фамильного
дерева". Семья деда и прадеда 6.2.
"Советский
уклад" и "советская семья" 6.3.
Боец и
отец 6.4.
Явление
Уникума 6.5.
Убийственная
награда и лечение ложью 6.6.
Отсроченные и узаконенные мытарства 6.7.
Спланируй свою Голгофу, но вознесись 6.8.
Примерка крыльев 6.10. Бабуля |
6.11. Новая точка отсчёта 6.12. Первые преступления ради успеха 6.13. Борьба с "работой на выброс" 6.14. Новое в диалогах с властью 6.15. Практика для внедрения невозможного 6.16. Шерше
ля фам Часть 3 9.1 Непростой выбор 9.2. Роковой
бой 9.3. Целое и часть? 9.4.
Самостоятельность не должна быть одиночеством 9.5.
Хобби – не помеха 9.7.
От новаций учителя – к новациям своим 9.8. Достижения
"трудового фронта" Часть 4 10. Предмет вне формальных аттестаций. 11. Защита по... 13. Выводы для… |
|
6.1. Корни "фамильного
дерева". Семья деда и прадеда.
|
Твой дед, Семён, трудился в селе Кохановка Троицкого района под
Одессой. Имел много детей, из которых в "социализм" вошли шестеро –
Яша, Ваня, Кузя, Маня, Вася, Саша. Многодетные семьи обычно показывают в
нищете. Дед не нищенствовал. Широкоплечий украинец, спокойный, с окладистой
бородой. Семья Иллариона Павловича даже считалась зажиточной, имела корову,
лошадь, двух волов, дом, двор, скот… Прадед Павел был молдаванин, и тоже уважаем всей деревней за
трудолюбие. Иначе б и сватов, и самого из деревни выгнали бы. В селе было
много Мовчанов. Уважали и жену Иллариона, труженицу Феодосью Максимовну или
"титку Тодоску". Хотя выбор у её отца Максима был богатый: были ещё
дочери Мария, Дарья, Харитина и Надежда. Сын Данила у Максима был один, да
ушёл на моленье в Иерусалим и пропал… Тяжко было одному достойно содержать 5 дочерей. Илларион Мовчан (то есть по-украински - "молчун"),
крестьянствовал, но был талантом, местной знаменитостью. Считал в уме быстрее
господских счетоводов. Правда, его дочь Марийка окончила только два класса,
хотя и за один год. Училась легко, азартно. Марусю из школы забрали, не
смотря на уговоры учительницы. Надо было прясть, в семье работали все,
батраков не держали. Старшего сына, Яшу, выучили до 4 класса, и он считался
на селе "грамотеем". 6.2. "Советский уклад"
и "советская семья". Грянула революция. Торжество ленинизма и равенства
труда. Но она быстро перешла в гражданскую войну.
Деревни грабили сменявшиеся банды. Каждая убивала и съедала скот и птицу,
увозила запасы, отнимала лошадей, отнимали всё, что можно было отнять, у кого
можно было отнять… Уводила мужчин на "мобилизацию", на убийство
таких же мужиков, мобилизованных в другую банду. Одни выбивали других и мстили за кормление
предыдущих, которые тоже разрешения не спрашивали. Деревни разорили, начался голод. Вместо
отобранной скотины самим приходилось впрягаться в плуг. Чтобы это понять, -
попробуйте так попахать до сбора урожая, посчитать заработанное. Когда победила одна
сторона, поборы продолжились "советами". Но у кого ничего не было,
- стали властью бедных, жаждущих ещё отнимать и делить. Тяготы легли на
способных пахать и разводить скот. Выросшим городам тоже нужно было продовольствие.
Но к крестьянину шли не с просьбой, а с требованием… Каждому полезно
попробовать, как рождается продовольствие. Тяжело было вновь на часть урожая
купить молодняк и растить, отложив и на корм (зная, сколько надо). На одном
зерне и сене не прозимуешь. Накосить скотине сена, собрать в стога. Вымолотить зерно вручную. Навозить и напилить на
зиму дров. А как знать, сколько у тебя потребуют? Чем кормить скотину и
семью, чем сеять, если заберут больше? Об этом берущие никогда не заботятся. С 1927-го года до 32-го покатилось
"добровольное вступление крестьян в кооперативные хозяйства",
которое сопровождалось "острой классовой борьбой", грандиозным насилием,
изъятием скота, обобществлением земельных наделов и репрессиями. Семью уважаемого всей деревней Иллариона Молчанова
(так на русский лад перекроили его фамилию-прозвище), где от зари до зари
работали все, но имели по определению новой власти "излишки",
нажитые после отнятого гражданской войной, - коня, корову и другую скотину –
в "коллективизацию" (около 1932-34 г.) "раскулачили"
за то, что мудрый Илларион "лишнюю" скотину продал на базаре,
надеясь опять весной купить зерно, посеять, на излишки урожая на зиму купить
новый молодняк. Толчком к репрессии послужило "участие"
семиклассника Васи Мовчана в обходе дворов при раскулачивании. Ему было
любопытно, "новые отношения". А привлёк к семье искру мести, несчастье. Илларион умер перед
коллективизацией их деревни, наказав семье "делайте, как все люди".
Не помогло… Погрузили всех на подводы, вывезли из родного дома… Развеяли
поврозь… Кого куда… За что? За то, что своим трудом
создали себе добротное хозяйство? Хлопцы бежали. Потом, когда критика "перегибов" позволила,
стали хлопотать за родных. Братья ушли на стройки, в пролетариат. Яша,
приученный к труду, уехал на "великие стройки", стал сварщиком. Маруся, 1912 года рождения, была "для перевоспитания
подкулачницы" не отцом, а новым обществом выдана замуж за сына соседа-бедняка с открытым туберкулёзом… Это её не спасло.
Скорее нет, это погубило его, Василия, счастливого обладателя трудолюбивой
красавицы жены, сына деревенского бедняка горбуна Петра Сивака, имевшего от
жены Палашки ещё трёх дочерей - Марию, Горпину и Ольгу. Земельные
"наделы" давали на мужчин, которые должны её обрабатывать. Но при
той логике царских чиновников, без земли и с большой семьёй, где много
женщин, крестьянин обречён быть бедным. Между Петром Сиваком и Илларионом
Молчановым был двор безлошадного Степана Сивака, брата Петра. Его межа была
выложена навозом, так как не было и плетня. "Революционная, беспощадная и самая справедливая ненависть"
не знала предела. Как "муж подкулачницы" бывший полный бедняк
Василий Сивак с женой был сослан в лагеря на "европейский Север"
России, под Котлас. Что им пришлось пережить? Мария, истинно святая христианская душа, не
возненавидела его, всегда рассказывала о нём сыну с теплотой и жалостью. Он
был хорошим человеком. Наказанный за "происхождение" жены, он
Марийке не мстил, нёс это обоюдное горе. Но историю рода Василия – предания
семьи не сохранили. Марийка же на всю жизнь осталась после "похода в
лагеря" инвалидом. "Воспитатели" нового строя отбили девчонке внутренности.
Она до конца жизни носила их на растянувшейся брюшине, стеснительно прятала
от сторонних глаз самодельные корсеты и пояса. Врачи приписывали ей
"естественное" состояние после родов. Василий-то ещё хотел (и имел)
детей. Но все его дети от Марии умирали младенцами. Умирали в "тридцатых"
и в "сороковых" годах. Об иных, лагерных, причинах 30-годов она и
врачам говорить не смела. А тем более, что-то отстаивать, доказывать, просить… Только став большим, последний (и единственный выживший) её сын смог
заказать ей "на столичном Кузнецком мосту" в ателье
"Грация" в 70-м году, на её 58-м году жизни, красиво и
профессионально сшитый поддерживающий корсаж… Там, в деревнях под Котласом, им устроили побег местные жители. И
"передавали из рук в руки" в пути. Сейчас бы этих "партизан
новой светлой жизни" могли признать героями. Тогда же их ждала жестокая
расправа. Но домой Марийке и Василию было не дойти, да и опасно было
двигаться домой, к источнику столь безумного "вознаграждения" за
честный и нелёгкий семейный труд, к людям,
совершавшим это с убеждением правоты. Труд же тогда найти было не трудно. В Московской области возле
старинного поместья Бобрики зарождался тогда химический гигант, гордость
страны, и город при нём с именем "отца народов" — Сталиногорск.
Строителями города и завода и стали Мария и Василь Сивак. Здесь они жили и
работали "как все". Поселиться в деревне они не могли. Работа на
земле требует много здоровья и сил. От урожая или скотины "больничным
листком" не прикроешься. Да и привычка селян знать о соседях всё не дала
бы житья беглецам. О чём думал Василь, не вылеченный от туберкулёза, требуя
от Марии ещё в лагерях родить ребёнка? Могла ли она возражать? Кто и как мог
бы объяснить право туберкулёзного бывшего батрака на имение детей, чем бы
кончились такие выяснения? Бог детей давал и забирал… 35-й год. Первый год сохранившихся документов. Мария Сивак – приказом от 30-4-1935 г. зачислена санитаркой хирургического
отделения больницы Сталиногорска. Документы строго проверяются, откуда-то
могут или должны свалиться документы розыска, правда о репрессии семьи.
"Раскулачивание", иная "революционная" репрессия навсегда
давала клеймо. Страна на пороге второй волны ужасов. Что может быть кошмарнее
ежедневного ожидания повторения пережитого кошмара? А за что? Но шли дни, справки о раскулачивании и ссылке не всплывали,
забрезжила надежда… На первой же операции при виде крови и расправы на
живых внутренностях она потеряла сознание. -
Кто поставил непроверенного человека? – кричал хирург. Боже! Опять проверять будут! И тянулись тягостные месяцы ожидания проверки документов
… Думая не о себе, а о лежащем под скальпелем, она уже никогда не теряла
сознания. И хирург стал отмечать её в числе лучших. "Каталок" не
было. Больных носили на руках обычно и на носилках. Не на ветру, как на
стройке, но не легче. 16 ноября 1935 новое
волнение, - она переведена в терапевтическое отделение. В 1939-м году получено известие о смерти брата Марии – Василия – на
строительстве магнитогорского завода. Ему было всего 23 года… Затем война, уволена 15 ноября 1941 года "ввиду оккупации
города". Но не отправлена в эвакуацию. Болезнь мужа была опасной для
окружающих, их бросили… Марийка спала на одной кровати с туберкулёзным мужем, данным судьбой.
Его "Советы" лечили, но инвалидность не
присваивали. Жили в комнатке в бараке. Но не заразилась она, бог не допустил.
Потом оккупация города, голод, холод непротопленных бараков. Немцы их не
трогали как больных, не зная диагноза Василя, иначе пристрелили бы. Марию
приставили медсестрой к советским пленным. На случай заразности. Но Василь и
его шестеро детей погибли. Горе, одиночество, жизнь барака и работа. Немцев из города вышибли быстро. А работа
медсестрой при советских пленных спасла её от новых проверок НКВД и СМЕРШа. Вновь зачислена санитаркой
в хирургическое отделение 1 января 1942 г.. Статус прошедших проверок вырос, когда она была
мобилизована на химкомбинат 1 сентября 1942 года в
военизированную охрану (ВВО\ВОХР), хотя никогда не училась обращению с
оружием, навряд ли физически могла бы справиться с диверсантом. 1944 год, 29 декабря. — признана инвалидность,
уволена из ВВО (ВОХР) Сталиногорского химкомбината
"по инвалидности" Приказом №159\к 29-12-44 года. Какой ужасный
новогодний подарок в 32 года от роду! В каком состоянии молодой женщине тогда
признавали инвалидность? Кто вверг в это состояние красивую и талантливую
женщину? Нет, не война… Война обострила и позволила легализовать давно
известные проблемы. Ни из медкарты, ни архивов медкомиссий не выдали мне
выписку обследования на инвалидность о состоянии и причинах. Реальные причины в событиях более 10 лет назад, если
были бы установлены, обернулись бы не в защиту потерпевшей. Признать тогда, то ты избит до инвалидности
"блюстителями порядка и интересов страны" в те годы не могли, хотя
о таком обращении знали. А ещё раз "посадить" – могли как за
клевету, т.к. потерпевшая ничего не докажет. Брат Марии Кузьма с 1934-го по 40-й год работал
главным кондуктором на Сталиногорском отделении Московско-Курско-Донбасской
железной дороги. На войну был призван танкистом. Марийку отыскала последняя
весточка… Пропал без вести… На огромных просторах не было и могилы, чтобы
прийти, поклониться… Брата Ваню война забросила из г. Алексина Тульской
области на Алтай, затем с заводом – в посёлок "Петра Дубрава" под
Куйбышевым. Там он был призван, но продержан в резервах, не воевал. Туда и
вернулся, пережил трагедию смерти замёрзшего в степи единственного сына
Бориса, прожил до пенсии, там и похоронен сам. Брат Яша тоже работал на Бобриковской стройке
(ставшей потом Сталиногорском), затем откомандирован сварщиком на домны
Магнитогорска, работал в Мелеузе, в Башкирии. Затем "осел" в
Кумертау. Сестра Саша оказалась за Уралом, в г. Молотове.
Жена Иллариона (их мать) жила уже у неё. Дружной семье собраться вместе было уже не
суждено. Одиночество в чужом рабочем городе. После войны на "ударной стройке пятилетки" в Сталиногорске
уже появился и трудился один из братьев Марии. Мир всё-таки тесен. Где-то
бродили ходатайства, которые рассылал брат Яков. Одно из них
"вдогонку" было удовлетворено, и ни в чём не повинная Мария Сивак
была "прощена". Революционный хаос был не только в стране, но и в её механизме
репрессий. Репрессии революции и коллективизации затмились репрессиями 37-45-х
годов. В их многочисленной неправоте позже, "задним числом" стали
снисходительны к репрессированным. Статуса потерпевших или компенсаций за
ущерб никто давать не собирался. "Прощали" там, где им самим
следовало у жертв просить прощения! Это отдельная история. Друг брата, бравый сержант с боевых "Катюш"[1] от красавицы Марии, от её
ангельского характера сходил с ума. В Казахстан в войну эвакуирована
красавица Милитина с его довоенным сыном Славиком. Здесь, в Сталиногорске,
какое-то зло оторвало его и от первой довоенной жены и двух его детей Пети и
Нины. Но Марийка долго не знала об этом. Сердце гвардейца, знавшего об
инвалидности Марии, не искало выгод, оно припало к святой для него Марийке с
её несчастной судьбой. Родом Кузьма был с Тамбовщины, из села Сурава
Лысогорского района. Русский сельский "разнорабочий", крепкий,
коренастый, кулачный деревенский боец. И через 60 лет он мог во дворе
"призвать к порядку" любого одним символическим поднятием кулака. На химкомбинат в 1934-м году Кузьма Илларионович
Маленков принят старшим десятником. В 36-м Кузьма переведён слесарем в
водопроводный цех, в любую погоду его ждали залитые водой при авариях траншеи
и подвалы. "Охраны
труда"[2] в реальном производстве и
в реальной медицине тогда практически не было. Комсомольская ударная стройка.
Стране нужны были подвиги и герои. В 1941-м с химкомбинатом эвакуирован Кузьма на
Кемеровский АТК. Сталиногорск оккупирован. В апреле 42-го он уже вернулся на
освобождённый химкомбинат. Ремонтов водопроводному цеху хватало. |
||
|
Фото Кузьмы Маленкова с фронта, апрель 1943-го
надпись на оборотной стороне |
В августе 42-го мобилизован в РККА. 2-я миномётная бригада. С
10.10.42-го – командир отделения опергруппы гвардейских миномётов,
"катюш". Сталинградский Фронт. В тяжелейших сталинградских боях
"аргументы" с "катюш" были впечатляющи. С мая 43-го –
гвардии сержант, командир орудия ("катюши") 2-го дивизиона 84-го
Гвардейского миномётного полка. Центральный фронт. 1-й Белорусский. 2-й
Белорусский. 3-й Белорусский. Кёнигсберг… В "красноармейской книжке", в графе "адрес жены и
родителей", по которому отправляли "похоронки", записано из
всей родни только "Московская область, г. Сталиногорск, ул. Бригадная, барак 26,
к.22. (Сестра) Сивак Мария Илларионовна". "Сестра" о таком выборе и не знала…
Когда они познакомились? Отца Кузьмы тоже звали редким именем Илларион. Так,
используя сходство редкого отчества, без всяких метрик он "присвоил"
себе сестру и выбрал родных. Никогда дети Кузьмы не корили отца за выбор. Пётр
и Нина приходили к нему в гости, приветливы были с Марией и младшим братом
Сеней. Сын Слава отыскал отца, уже став моряком, одесситом. (Это ж какие
идиоты растащили их с Семёном - с родным братом - по разным странам, дали
пенсии, на которые нельзя даже в гости съездить!) |
|
|
2-го октября
1945 года гвардии сержант Маленков, артиллерийский мастер, вернулся в
Сталиногорск. С медалями "За отвагу", "За оборону
Сталинграда", "За победу над Германией", с многими
красно-жёлтыми нашивками о ранениях. Пройдя огонь и воду, он верил в судьбу,
он вернулся к Марийке. Его опять приняли в водопроводный цех. Цех - это все подвалы,
колодцы, траншеи и трассы, аварии, затопления… Это после принесённого с войны
ревматизма, ранений и контузии. Нужны были не только ремонты. Химкомбинат
расширялся, рос. Медали и "колодки" войны Кузьма снял, как только за них
начали платить. "Не за то мы жизнями лучших храбрецов платили", —
твердил он[3]. Когда залпы "катюш" в кино у людей вызывали восторг, Кузьма
мрачнел. По месиву людей, техники и щебня, созданному им самим, их батареей
"катюш", он прошёл все фронты. Жалея сына, он глотал воспоминания.
Только кадык поршнем ходил по горлу. Только голубые внимательные его глаза
становились стальными, белыми. Лицо становилось страшным, незнакомым. Если бы
он записал свои рассказы, это была бы сильная книга. Кулачный боец с детства, жестокостью войны он не похвалялся и не
гордился. Приходилось от чужих слышать, что с "катюш", стрелявших
"из-за спины" "окопников", войны не видно было. Да,
"радостей" окопного боя и обстрела они не знали. Но они не имели и
защиты окопов и блиндажей. Они всегда были открыты небу, в пути, обнимая
родной скелет "катюши" и её боезапас. За "катюшами" шла
охота разведок и диверсионных групп. Для их окружения придумывались и тихие,
и мощные операции. Окружённые машины уничтожали всем остатком боезапаса,
чтобы не достались врагу. Даже через 50 лет сохранились ещё не утерянные переездами две медали
"За Отвагу", "За оборону Сталинграда", "За Победу
над Германией"… Их давали не за стрельбу "из-за спины"
окопников. Кузьма мудро молчал, щурясь на говорливых рассказчиков о делах
военных. Защитник Родины – должность почётная. Но хвастливых "умельцев
истреблять" он проверял на навыки созидать. Что ты ещё умеешь, почему не
хвастаешь добром, душегубец? Чаще Кузьма любил вспоминать необычное и "смешное". Шальной миной разорвало друга, когда они ели из котелков,
прислонившись спиной к дереву. Оглушённый и отброшенный Кузьма остался жив и
потом приговаривал "рождённый сгореть – не потонет". Обычно "катюши" стреляли "с ходу" и уходили. Если
замешкались, "окапывались". А однажды в окопчике за родной "катюшей" Кузьма присел
"по нужде". Неожиданно пришёл приказ развернуть машины и
"Огонь!". Некогда искать бойца. По такому приказу не мешкали.
Ракетной струей залпа вырыло новый окоп, втрое больший. Этой грудой земли
Кузьму сначала сдуло, потом и засыпало. Откопали контуженого бойца,
посмеялись и пошли вперёд. В мирное время он "износил" четыре слуховых аппарата. Чётко
"слышал" только глядя в лицо. Ходил, особенно после 60-ти, с
трудом, присаживаясь у каждой лавочки через 100 метров. Окопы и водопроводные
траншеи "съели" суставы. Записав в медкарту "ревматизм",
его уже, по сути, и не лечили. Медики только регистрировали факт. Болен. Медицина громко рапортовала о своих успехах, но настоящее лечение
могли получить только единицы. Да завсегдатаи "цековских" больниц и лечебниц. Конституция
страны гарантировала равенство граждан. На деле (и на глазах у всех) часть
граждан была "равнее". Ни "авангард народа", ни его "совесть эпохи" это, кажется, не
трогало. Больному и здоровому пенсия и зарплата – одинаковая. Хотя и дураку
понятно, что больному на жизнь и лечение надо расходовать больше.
"Наверху", должно быть, настолько дураки, что это им и поныне не
понятно… Семён записал ещё
одну проблему в свой Перечень… Кузьма сам спасался "бабкиными" средствами. "Никто не забыт, ничто не забыто"… Больной фронтовик
не привлекал внимание государства. Ни на один день он не был признан
инвалидом, не посылался на лечение в госпитали и санатории. Да и рядом с
судьбой своей Марии он не мог не оставаться бойцом… Его рассказы о походе "вперёд" были веселее. Родился он 14
октября 1902 года, в "расчёте" своей машины был старшим и по
званию, и по возрасту. Тогда за ними гонялись по болотам, полям и просёлкам,
стараясь захватить любой ценой. Поэтому и "работали"
"катюши" "с ходу"… Шквальный
огонь "катюш" сравнить ни с чем нельзя. И их "накрыть"
старались тоже. Но и захватить их пытались всю войну. Тогда окружённую и
обречённую машину заряжали, ставя в направляющие перед головками
разгоняющихся ракет штыри. Один из команды оставался в кабине "крутнуть
ручку" залпа, если "отмотать" её от машины на расстояние не
было времени. Неизвестно мне, первым ли Кузьма научился
"отматывать" на дистанционный жгут механизм залпа ракет
"катюши". Кузьма большую часть войны и крутил эту самую ручку…
Машину таким залпом разносило в клочья. Даже на расстоянии жгута получал сильную
контузию от адского взрыва. Молодые жизни других ребят он берёг, играя своей
жизнью, как будто и не ждали его трое его ребятишек. Какие потрясения кидали
его на риск жизнью? И после боевых контузий и ранений его ни разу не бросили,
выносили "к своим". Вернулся он с нашивками о ранениях и с медалями
"За отвагу", конечно, коммунистом, но "в судьбу" верил. Летом (вместо отпуска) строил Кузьма избы и рыл колодцы. Профессия
редчайшая и уважаемая в селах. Многие его профессии не были отражены в его
"трудовой книжке". В селе не было комиссий по присвоению разрядов
"мастеров колодезного дела", "избостроителей"...
Удавалось заработать зерно, поросёнка и комбикорм. Заработок и не запрещённое
тогда ещё в городах "своё хозяйство" (в сарае кроме поросёнка жили
куры) помогали выжить. Сарай в городе в 60-е годы могли держать все. Потом
очередная реформа при Хрущёве сараи и содержание скота в городах запретила. О Кузьме и в городе, где люди не многих знают, и ещё меньше кланяются
встречным, отзывались только с почтением. А о его фамилии ходили легенды после того, как его с почётом охрана с
другой проходной доставила к директору химкомбината. Он ходил в
заводоуправление и в центральной проходной (а не в своей проходной РМЗ)
предъявил пропуск Маленкова. А приезд Маленкова, тогдашнего руководителя
правительства СССР[4], ждали на комбинате.
Фамилия освободителя от "бериевских лагерей" гремела, обсуждались
его новые реформы. К
опешившему
Кузьме приставили караул и доставили в приёмную директора… Должность в
пропуске только вот, от трепета, наверное, не рассмотрели… Сталиногорск после развенчания "культа личности" "отца
народов" быстро был переименован в Новомосковск и "отдан" из
Московской в Тульскую область. За что "наказали" город? Волна страхов и арестов в стране окончена. И документы революционных
репрессий уже не искали. В семью Марии пришёл не надолго покой. В инвалидах Мария была недолго. После войны инвалидов, калек было
много. Многим, как и Кузьме, и не давали никакой группы инвалидности.
"Так" жили. Были рады, что живы. Калеки были на улицах, на
вокзалах, на базарах… Крепкий кулачник Кузьма хоть был, и не раз, ранен и
контужен, но всегда держался "орлом". От лечения и помощи он бы не
отказался, но просить, а тем более искать "блата", - гордый и
честный человек не мог. Любовь Кузьмы убедила Марийку рискнуть, и в свои 39 лет она на заре
29 сентября 1951 года подарила ему сына. Назвали Семёном, "услышанным
господом", в честь Семёна, не вернувшегося с войны брата Кузьмы. Их
единственный. Хотя у Кузьмы он был четвёртым из живых, а у Марии седьмым, но
единственным в живых. Потом, считавшийся погибшим, брат вернулся, а жить
остался в Новосибирске, куда забросила война его семью. У войны было много
чудес… Вызвали Марию как-то в профком, поздравили с сыном и… сказали, что
"стыдно быть молодой и инвалидом". Нет, здоровой она от этих слов
не стала, да и не первые роды были непростым испытанием. Но в документах она
вдруг стала "как все". Её инвалидность, 2-ю "пожизненную" группу ей
"вернули" только через 37 лет, в ноябре 88 года, за полгода до
смерти в роковом апреле 89-го. Как бы оправдываясь, врачи говорили, что
"все старики такие", "нельзя всех в инвалиды записать",
"кто работать и кормить вас будет, если всех – в инвалиды"… Страна
непуганых идиотов. Не давая заслуженной защиты другим, ты обрекаешь
на незащищённость и себя… Если правовая защита не оговорена в законах до
тонкостей, и ты не прилагаешь сил для её совершенствования, значит, она
большинству, и, возможно, тебе самому обеспечена не будет… 6.5. Убийственная награда и лечение
ложью. В апреле 89-го пенсионерке Марии Илларионовне Маленковой пришла
первая и единственная медаль — "Ветеран Труда". Родилась она 22
августа 1912 года, награждалась за труд и деньгами, и материей, и путевками в
санаторий. Но медали были лишь "начальству". Целая делегация из
московской школы № 1155, где она в это время
подрабатывала в должности "младшего персонала", а по-русски –
уборщицы, принесла апрельским утром медаль и поздравления. О грядущем
награждении ей сказали заранее. "Не верю, — отшутилась она, — Я не
Брежнев, на меня медали вешать не станут". Теперь ей было 77 лет. Настоящий ударный труд и лишения – давно в
прошлом. Какие медали? Бросьте шутить! Реальность этого события её потрясла.
Через 2 часа "скорая" мчала её в 67-ю клиническую больницу.
Инсульт. Столько перенёсший в жизни человек, она не перенесла неожиданной и
такой значительной радости… Через три дня её приняло Домодедовское кладбище… Полный "рабочий стаж" Марии Маленковой по сохранившимся
только с 35 года документам – 40 лет и 4 месяца. Хватило бы на две
жизни и две пенсии. Всего "нажитого" бесконечным тяжким трудом
за период строительства светлого будущего для людей труда – едва хватило на
похороны, а камень памятника куплен сыном на все деньги от продажи сада,
посаженного отцом, и садового дома. Дай и мне,
Господи, умереть от радости, а не от болезни, но не на больничной койке… Вернемся,
читатель, опять назад на 45 лет. [5] Тем временем сын рос. "Повышение" от "горздрава"
получила не только красавица Мария. Всю "Артель инвалидов" в 1954
году переименовали в "артель имени 3-ей Пятилетки", а в 1960-м году
переименовали в "завод фотохимикатов". В 1963-м году Завод
Фотохимикатов вошёл в состав Новомосковского химкомбината, в объединённый
"Завод бытовой химии". И почти все стали сразу нормальными рабочими нормального города. |
||
|
Праздник в артели: простой стол и все вместе в окружении пирамид
собранных ими коробок |
Цифры оздоровления населения потрясали. Опыт
приписок и мошенничества у чиновников рос с их уверенностью в
безнаказанности. Пыль и запахи химреактивов, соды, клея "жидкое
стекло" здоровью чиновников не вредили, в цеха им ходить не требовалось.
Силикатный клей и руки картонажниц в воспалённых трещинах от клея – это
слонявшийся по цехам и помогавший маме Сеня запомнил навсегда. Возле каждой
работницы стояли пирамиды из тысяч сохнущих коробочек, которые надо было |
|
|
сдать
в конце смены. Поэтому всегда было сыро, а иногда и холодно, т.к. открывали
двери и окна для проветривания комнат от паров клея. Монотонная работа живых
роботов. И
как-то в конце смены, помыв руки от клея, малыш сказал: - Спасибо здесь не скажут никогда, Прожить в бараке этом все года Мне что-то, мама, очень не охота. - Тише, сынок… Ой, как это ты?[6] |
||
К
продолжению повести (к п.6.6) \\ Выход в архив изданного
ã Фонд
гражданских инициатив, МО МОИП, 2000-2021
ã Маленков С.К., член международного Союза славянских журналистов
ã Гражданская
инициатива Ò, е-журнал МО МОИП,
1998-2021 \ контакты \ дружеские
сайты \
Здесь Вы можете выбрать код наших баннеров и текстовых ссылок из
расширенного списка
и поставить его на
Ваш сайт
|
|
Обновление:
01-01-2021fog